6
Вторая за последний год попытка увидеть Казахстан заканчивается для меня только Астаной. По столице, как известно, вообще глупо судить о стране, а применительно к Столице (так переводиться Астана) и Казахстану – это глупо вдвойне.
Первым, кто встретил меня в аэропорту имени Нурсултана Назарбаева после выхода из него, был таксист, который с классически-советским позвякиванием ключей в руках вяловато-нагловато предложил: «Такси надо?» И зачем-то тихонько уточнил: «Официальное».
Такси в Астане много. В том числе и официальных, которые свели в единую базу, выделили им целую линию на дорогах, ведущих в аэропорт и к двухэтажному вокзалу (поезда прибывают на второй). Попасть в пробку практически невозможно.
Я выбрал такси «Орда». Хоть как-то решил прочувствовать на себе, что ощущали наши предки, пребывая в ней. Ничего не почувствовал. Кроме духоты. Кондиционер «ордынец» включил только, когда я на него рявкнул. Чингизид (казахи до сих пор с киргизами спорят, кто из них чингизиднее) поднял брови, зачем-то отключил цоевский «Бошетунмай» из динамика и сделал мне прохладно.
А первой, кто меня встретила в столице Казахстана, была Дания. Казашка с таким удивительным для нашего слуха именем – замечательный образец того, как мы, славяне, со времен красноармейца Сухова штампованно думаем об освобожденных им/нами женщинах Востока.
Я, конечно, подозревал, что казашки в отличие от узбечек, таджичек, туркменок – более свободны. Но чтобы так… У Дании есть хороший жизненный план: скоро она выйдет замуж, потом перевезет мужа из Алматы в Астану, затем они родят ребенка, попробуют уехать вместе за границу, потом… Не знаю, что будет потом, но думаю, что все у нее сложится. Дания – она, как весь Казахстан. Что спланировали – то и получается.
В очередной раз устав от моих штампованных вопросов в стиле «Дания, а когда ты последний раз доила кобылу?», она пристально взглянула на меня своими прекрасными раскосыми глазами и сказала: «Я бы тебе еще пирсинг на пупке свой показала, но убрала его недавно». Больше вопросов к Дании, кроме служебных, я не имел.
О кумысе. Предложил его попробовать Сандре из Литвы, которая, также пребывая в Астане, отправилась со мной на то, что когда-то в нашем представлении считалось «восточным базаром». (Теперь в столице Казахстана все они под куполом и являют собой странный микс из Бессарабского рынка и «Метрограда».)
Я потом ее долго уговаривал еще раз повторить мне это на диктофон, обещал поставить на будильник, чтобы просыпаться сразу с хорошим настроением. Но она отказалась, сразив меня моей же фразой: «Костяя, если ты на бис не работаешь, почему это должна делать я?»
Кумыс – такой же гастрономический символ Казахстана, как и казы. Колбасу из конского мяса я ел в окружении очаровательных малаек в местной «Али-бабе». Они долго выясняли, что это, как готовится, цокали языком, хохотали, ахали и охали и, кажется, даже положили себе это в рот. Официантка, стоящая рядом, вздохнула: «Кузнечиков им, что ли, наловить?». В итоге малайки отказались от казы и заказали себе курицу в кари. Почему я не удивлен?
После «Али-бабы» поехали смотреть футбол. Играли бразильцы с бельгийцами. Матч я смотрел в компании с бразильцем Луисом, который настолько отлично понимает по-русски, что сумел мне на португальском рассказать, как до него добраться, когда я в следующем году, надеюсь, наконец, доберусь до Бразилии.
Я уже давно не слушаю комментаторов. Я слушаю композиторов. Поэтому воткнул в уши Стравинского и, попивая местное шимкентское пиво, просто смотрел лучший (как потом оказалось) матч на последнем чемпионате мира. Рядом, размахивая руками, с криком и употреблением неизвестных мне (и пожалуй, Жоржи Амаду тоже) идиоматических выражений, Луис смотрел, как накрывалась тазом – на этот раз бельгийским – очередная бразильская футбольная мечта. И вдруг в один из моментов он срывает с моих ушей Стравинского и орет в них: «Куе лингва эве фала?» и показывает на телевизор. Я всмотрелся в корчащегося в артистических муках Неймара и вслушался. И это был казахский язык. Через две минуты комментатор стал вновь говорить на русском. А еще через 10 – вновь на казахском. Луис потребовал бармена не переключать звуковую дорожку. Тот пожал плечами и продолжал смешивать маргариту для одной из малаек, которая в этот момент выкладывала в инстаграмм фото с казы.
«Это двуязычный комментарий, Луис, – объяснил я бразильцу, – это двуязычная страна!» Тот потом долго горевал над четвертым бокалом шимкентского и просил бармена научить его казахскому матерному.
Я ушел спать, цинично пожелав Луису спокойной ночи. Ранним утром, где-то в 7 часов, я спустился со своего 12-го этажа на улицу выкурить свою первую чашку кофе. Ко мне подошел проходящий мимо утренний казах, прилично одетый, хоть и немного помятый, и на отличном английском языке сказал мне: «Доброе утро, сэр! Не угостите ли меня кофе? У меня еще осталось немного «Курвуазье». Потом, увидев «вьетнамки» на моих ногах, по-русски уточнил: «Настоящий».
Мы с ним сидели на скамейке у гостиницы и, потягивая коньяк с кофе, молча смотрели на этот странный, удивительный город, который из депрессивного Целинограда моментально (всего за 20 лет) превратился в монументальную Астану. «Ты правда ее любишь?» – спросил я его. «Люблю, – ответил он, – но привыкнуть никак не могу. А ты?».
«Я еще не разобрался. Второй раз здесь, уже и литовок кумысом пою, и бразильцев шимкентским, а Казахстана так и не видел. Он вообще есть, он существует?» Мой утренний казах усмехнулся: «Есть. Ты просто верь. И все у тебя получится. У Астаны же все получилось».
Фото автора
